А теперь еще и Венгрия. В стране, которой якобы так твердо управляет несменяемый президент, в стране, где во многом и была изобретена «демократура», человек, порвавший с режимом Орбана, предвещает, похоже, возрождение политической жизни. Неизвестный еще вчера Петер Мадьяр, возглавив в субботу многотысячную демонстрацию в Будапеште, осудил коррумпированность властей и объявил, что выставит свой список для участия в европейских выборах в июне. Эти перемены тем более примечательны, что точно такая же ситуация сложилась неделей раньше в Турции.
Там тоже никто не поставил бы на поражение Реджепа Эрдогана, хотя в результате муниципальных выборов его партия «Справедливости и развития» лишилась ряда крупнейших городов страны и даже своего оплота в Анатолии. После возвращения демократов к власти в Польше осенью прошлого года, внезапно ослабли два самых символичных нелиберальных режима Европы, а в Великобритании медленно умирает еще одно правое идентитарное крыло – «брекситовцы».
Несмотря на то, что из опросов общественного мнения следует, что ультраправые националисты добиваются значительного успеха во многих странах ЕС, выясняется, что в четырех европейских столицах, где они долгое время удерживали политическую монополию, они теряют позиции. Это явный парадокс, но только на первый взгляд, потому что эти силы отнюдь не застрахованы от эрозии власти, которая в конечном счете настигла их скорее, чем левых, центристов и либеральных правых, которым они пришли на смену. Спустя шесть десятилетий после поражения стран «оси», крайне правые вернулись, но это вовсе не знаменует собой конец сменяемости власти. История не повторяется, – хотя эти партии пренебрегают всеми демократическими принципами, они никогда не осмеливались отменять выборы, в результате которых – как мы видим – они всегда могут отправиться обратно в оппозицию.
Какими отвратительными ни были бы «демократуры» – это все же не диктатуры. Орбан – не Путин. Эрдоган тоже не Путин, и второй вывод, который можно сделать из этого ослабления идентитарных течений, заключается в том, что между исламом и демократией нет никакой несовместимости. Дрейф Турции в сторону авторитарной модели заставил многих говорить обратное, но это не так, и доказательство только что было представлено в Стамбуле: мусульманская общественность, как мы видим, может выступать против экономической неэффективности и за уважение прав человека и основных свобод.
Третий вывод, который можно сделать из этого политического эпизода – в Венгрии он произошел после Польши, – заключается в том, что народы могут отвергать либерализм, не отвергая свободу. В Центральной Европе жесткость, с которой либеральные партии, вдохновленные тэтчеризмом, провели переход от командной экономики к рыночной, слишком долго давала преимущество реакционным силам, враждебным Просвещению и политическому либерализму. В этом не было ничего удивительного, но и вечно так продолжаться не могло – по двум причинам. Во-первых, « шоковая терапия » 1990-х годов ушла в прошлое, во-вторых – поколения жителей Центральной Европы, повзрослевшие в новом веке, все больше похожи на своих сверстников в остальных странах ЕС, и полудиктатуре предпочитают полную свободу.
Четвертый вывод, следующий из этих четырех политических моментов, состоит в том, что силу государства и доминирование того или иного политического течения обеспечивает вовсе не суверенистская демагогия. Польская PiS первой испытала это на себе. Сегодня этого стоит остерегаться Виктору Орбану, а история запомнит, что из-за « брекситовцев » влияние Великобритании и ее экономики существенно сократились.
И, наконец, пятый вывод из явного отступления идентитарных правых, состоит в следующем: свобода, – те фундаментальные свободы, оплотом которых является Евросоюз, – это действительно универсальная ценность, и ее разделяют и ценят все люди.
